Вадим Челак о севастопольском детстве, разбитом пианино, летающих домах и свободе творчества
В 2019-2020 году в издательстве «Архипелаг» выйдет несколько книг молодого тобольского писателя Зули Стадник под общим названием «Сказки переулка Строителей». Главные герои этих рассказов – говорящие (а иногда – и летающие) дома. Проиллюстрировать книги взялся известный художник Вадим Челак. Домики у него получились яркими, живыми, эмоциональными, с узнаваемыми чертами.
Акварельные рисунки прекрасно передают атмосферу, присущую дворикам старых двухэтажных домов, которые встречаются в небольших городах. «Я старался отразить поэтику этих домов», — пояснил Вадим Челак, отметив, что подобные дома есть и в Севастополе, где он прожил 10 лет и окончил художественную школу.
Мы встретились с Вадимом в севастопольском офисе издательстве и поговорили о книгах и детстве, о выборе профессии и творческих этапах работы книжного иллюстратора, о сложных 90-х и будущих проектах.
Вадим, мы прочитали ваше интервью в одном из журналов и узнали, что вы из творческой семьи. Ваш отец художник, не так ли?
И да, и нет. Мой папа профессиональный моряк, ветеран, участник Северных и Дальневосточных конвоев, награжден медалями «За победу над Германией» и «За победу над Японией». Но он не любил их носить, по натуре не был воякой, и его вторая, настоящая жизнь связана с рисованием. Он начал серьёзно рисовать после 60 лет, тогда же его приняли в Союз художников. Папа достиг хорошего уровня, его работы попали в каталоги, и никому не приходило в голову, что он самоучка.
А родился папа в Донбассе в 1914 году, ещё при Николае II, а ушёл из жизни в 2001. Его родители – обрусевшие болгары. После войны, в 1949 году, у него из-за этого были большие неприятности: даже несмотря на то, что он воевал, ему запретили на какое-то время выходить в море.
Во всех справочниках пишут, что вы окончили Севастопольскую художественную школу. Значит, в Севастополь ваша семья приехала, поскольку вашего отца перевели по службе как военного?
Нет, он был гражданским! Для него это было важно, и он всегда это подчёркивал. Во время войны папа водил грузовые суда, доставлял по ленд-лизу грузы из Америки в Мурманск и Архангельск. А потом из Сан-Франциско во Владивосток. Так он пересек Тихий океан. То есть фактически не был военным, просто был привлечён как судоводитель. В Севастополь мы переехали из Новороссийска в 1965 году, когда мне было 4 года: папу назначили заместителем начальника Инспекции безопасности мореплавания. Он работал в Камышовском порту.
Отец рассказывал вам о годах войны?
Я на днях встречался с Татьяной Уманской, это потрясающий экскурсовод на 35-й батарее (Музейный историко-мемориальный комплекс Героическим защитникам Севастополя «35-я береговая батарея» – Прим. ред.), и она рассказала историю одного человека, заставшего войну и непосредственно все события на батарее. Примечательно, что больше всего у него отразилась в памяти совсем не война. Так же, как и у папы.
За годы войны случалось разное, опасное в том числе. Можно было попасть в штиль и стать мишенью для подводных лодок или авиации. Но больше всего папе запомнился первый переход от Мурманска до Исландии. Он проснулся в полной тишине: двигатели молчали, все мирно – и услышал далёкое «бом-бом, бом-бом». Он посмотрел в окно и увидел горы и город, наверное Акюрейри либо Рейкьявик, и понял, что это «бом» было звоном кирхи. Ему вспомнилось далёкое-далёкое детство, когда ещё мама водила его в церковь. Такое вот невоенное, но очень сильное впечатление. Позже по моей просьбе он нарисовал эту панораму, какую он увидел тогда, проснувшись. Небольшой набросок. Потом было много военных событий, он получил медаль. Но главным все равно был тот момент.
Также на него произвёл сильное впечатление другой невоенный эпизод. Как-то его судно попало в зону американской ответственности по снабжению продовольствием, и на борт принесли тушёнку, сливочное масло, шоколад и апельсины. В паек ещё входили сигареты Chesterfield и Camel. Но самое главное – пластинки с фокстротом и танго. И вот они как закурили эти сигареты, как завели патефон. Им же всего по 30 лет было, молодые люди: хотелось ухаживать, танцевать, хотелось любви, а вовсе не воевать. И вот это настроение папа передал мне в рассказах.
Вы каждый год бываете в Севастополе. Почему?
Севастополь – город моего детства. В Севастополе мы прожили 10 лет, до 1975 года. Здесь я окончил начальную школу, ходил в детскую художественную школу на Ушакова. Когда папу перевели в Москву, здесь остались бабушка с дедушкой, и я потом все время приезжал к ним. Связи сохранились.
Наверняка у вас есть любимые места в Севастополе?
Самое любимое, пожалуй, Херсонес. Мы с родителями там много времени. Меня привлекает не христианский Херсонес, а угадывание именно античного Херсонеса. Есть в нём что-то вдохновляющее, необъяснимое. Сейчас его, конечно, «прилизали», а я его помню ещё не очень «прилизанным». Если бы в Севастополе не было Херсонеса, то весь город по-другому бы воспринимался. Очень нравится центр города, море, берег. Сам город очень интересный, непростой.
Вадим, расскажите, с чего начался ваш творческий путь? Вы с детства рисовали?
Вообще, в детстве я хотел заниматься музыкой. Когда мне было 6 лет, родители заказали мне из Ростова-на-Дону пианино за большие деньги. Везли его сюда в контейнере, но по дороге он как-то неудачно упал и пианино разбилось. Потом даже был суд, и нам вернули деньги. А книги мне всегда нравились и особенно картинки в книжках. Поэтому родители отдали меня в художественную школу. Я учился у Михаила Михайловича Гурьева, он совсем недавно умер. Его дочь, Зина Сурова, тоже заканчивала Полиграф, но уже после меня училась.
Вы помните первую книгу, которую проиллюстрировали?
Да. Это, кстати, было здесь, в Севастополе. Я сделал её в 9 лет по заданию Михаила Михайловича. Это была настоящая книга, нарисованная вручную в одном экземпляре, к стихотворению Валентина Берестова «Самая первая песня». Я нарисовал этого игуанодона, птеродактелицу, а сам текст изобразил на камне, как будто нацарапали слова первобытные люди.
Гурьев дал такое задание всем ученикам?
Нет, это было специально для меня. Он индивидуально к каждому подходил. Знал, что я интересуюсь книжками, и дал мне такое задание. Другому парню, постарше, задал сделать гравюру на картоне, хотя в программе такого не было. Михаил Михайлович чувствовал, у кого к чему душа лежит. Он же, кстати, готовил меня к поступлению в московскую художественную школу.
Расскажите, где вы учились в Москве? Ваша семья переехала в столицу из-за вашей учёбы?
Нет, так совпало. Папа получил перевод в Москву, поэтому пришлось переехать. Сначала я поступил в суриковскую школу напротив Третьяковки (Школа живописи и рисунка при МГАХИ имени В.И. Сурикова – Прим. ред.). Потом в Полиграфический институт (Московский полиграфический институт – Прим. ред.), где собственно и занимаются иллюстрациями.
Вы поступали в Полиграфический после службы в армии? За два года у вас не пропало желание заниматься рисованием?
Наоборот! Усилилось даже! Я и в армии по возможности старался рисовать. Иногда просили что-то, плакаты те же, но это скучное дело. Знаете, есть такая традиция делать дембельский альбом? Мне ребята говорили: «Ты себе такой дембель сделаешь!» – «Я? Палец о палец не ударю!» Мне это было неинтересно. Кстати, тогда же перечитал «Поединок» Куприна и понял, что ничего с купринских времён не изменилось: суть армии осталась та же.
Вы закончили Полиграф в 1989 году, накануне распада СССР. Не самое простое время для начала карьеры. Быть именно иллюстратором – это ваше осознанное решение?
Да, меня всегда только это привлекало. По распределению меня направили в одно московское издательство редактором, но я отказался.
Как тогда обстояли дела с книжным делом?
Заказов приходило мало. Было очень тяжело с бумагой: книги печатали на газетной, самой страшной бумаге. В те годы я занимался одной «халтурой». В самом начале 90-х в «Эксмо» издавали сибирских писателей. Такие толстые книги: «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов», «Конь рыжий». Для них нужно было сделать форзац и картинки для каждой главы. Буквально за 3-4 дня. Книги, конечно, я просто физически не успевал прочитать. Хорошо, если у глав были названия, например, «Любовь» или «Преодоление». Тогда еще можно было что-то сообразить. А когда названия «Часть первая» или «Часть вторая», что рисовать? Приходилось теребить редакторов, чтобы хоть узнать, о каком времени речь. Вот я и подумал, что в такой большой книге обязательно будет что-то про любовь – значит, можно влюблённых деревенских нарисовать. Должны быть в Сибири старый мудрый дед или бабка, или дядька с бородой. Работал, по сути, наугад. Ужасно, конечно, но другой работы не было. Я просил в издательстве не указывать мою фамилию. И только в 95-м году все начало развиваться, появилось издательство «Аванта+». Там я стал работать с энциклопедиями.
Какой художественной книгой вы первой осознанно занялись?
Сначала были «Приключения Чиполлино» и «Приключения Незнайки», но сейчас мне бы хотелось сделать их с большей свободой. А в 2001 году я узнал, что в портфеле у «Махаона» есть «Гулливер», и просто попросил. Издательство часто шло навстречу в таких случаях. Вот эту книгу я бы выделил. Для меня «Гулливер» – вечная книга, что-то из самого детства.
Помимо «Гулливера», были еще книги, которые вы сами выбрали для оформления?
«Фламандский пёс», например. В советское время эта книга была известна под названием «Нелло и Патраш». Она на меня очень сильное впечатление произвела. Хотел проиллюстрировать «Ветер в ивах», но в издательстве её не оказалось, тогда я попросил «Серебряные коньки», они, к счастью, были. Про эту книгу у меня есть забавная история. Произошла она в Севастополе. Мне тогда было 6 лет. Родители уехали на Ай-Петри, а я остался с бабушкой и дедушкой и нашёл старую потрёпанную книжку 1952 года издания. Она у меня до сих пор есть, в ней всего 4 картинки. На одной были нарисованы мельница и мальчик с девочкой на коньках. Ну а какие в то время коньки в Севастополе? Я их в детстве никогда не видел, поэтому и заинтересовался. И вот я попросил дедушку, чтобы он мне почитал. Он сказал: родители вернутся и почитают. Тогда я просто спросил, о чем эта книга. Дедушка посмотрел на обложку и сказал, что это история про мальчика, который себя хорошо вёл, и за это Ленин подарил ему серебряные коньки. Когда папа вернулся, я попросил его почитать мне книжку о хорошем мальчике и подаренных в награду коньках. Он очень смеялся. Потом он мне её прочитал, точнее, пересказал своими словами, так как она всё же для более старшего возраста. Вот почему мне так хотелось сделать именно эту книгу, и издательство согласилось.
То есть, получается, вы при помощи иллюстрации реализовали свои детские мечты? То, что в детстве пропустили через себя, потом воплотили в своём творчестве. В этом смысле вы счастливый человек.
Да, всё из детства идёт. Мы же все с детством очень близко связаны. С ним сложно расстаться. Другой подобный пример: я нарисовал и написал продолжение истории про Чиполлино, в Москве недавно прошла моя выставка «Чиполлино после детства».
Вы часто называете «Приключения Чиполлино» одной из любимых книг детства.
Так и есть. Как видите, меня до сих пор эта история занимает. Я размышлял, как бы могла сложиться судьба героев: Вишенки, Землянички, Редиски, самого Чиполлино, когда они станут старше, повзрослеют. Из этих размышлений родилось продолжение истории, или фанфик, как сейчас говорят. Там все очень серьёзно, драматично. Этим проектом я занимаюсь не по издательскому заказу, он интересен лично для меня.
Есть ли ещё какие-то проекты, которыми вы занимаетесь ради собственного удовольствия?
Например, есть у меня одна задумка, называется «Страна удивительных мужчин». Такой мир, где живут только мужчины, у них есть свой праздник, свой президент. Сама история такая, что можно создать очень много причудливых образов.
Ваше имя чаще всего ассоциируется с классикой, и вдруг вышли «Шкатулочные истории» современного писателя Алёны Кашуры, где оживают портновский мелок, сантиметровая лента, нитка и иголка. Как вам удаётся переключаться?
Это легко! Переключаться легко! Я изначально хотел взяться за книжку «Салапапон и Мздыря» Юрия Лигуна. Но эту книгу уже издали в «РОСМЭНЕ». Хочется чего-то в совершенно другой пластике, хулиганского чего-то. Но предложений таких мало. Можно, конечно, взять «Гулливера» и его осовременить, похулиганить, но это же совсем не то. Всё должно быть органично. Если сама история хулиганская, то и пластики она требует соответствующей. Сейчас я попросил книжку датского писателя Якобсена «Продавец троллей», и вот в ней вполне можно похулиганить.
Вы говорили, что предпочитаете заниматься одновременно несколькими проектами. Как вам это удаётся? Бывают ли несовместимые проекты, которые невозможно параллельно делать?
Я считаю, с любыми проектами можно так работать. Я стараюсь неделю посвящать одному миру, следующую – другому. Это несложно. Ныряешь из одного пространства в другое, и это даже помогает. Но есть такие миры, которые, в принципе, можно сделать, но вот входить в них мне не хочется. Например, «Тимур и его команда» Гайдара. Не хочу я в этот мир входить. Он не мой. От «Алисы» и «Старика Хоттабыча» я тоже отказался. Тоже не моё.
А что проще делать: классику или новое произведение, которое ещё не иллюстрировалось?
С чистого листа ответственнее. А если с классикой работаешь, надо ознакомиться с тем, что раньше было, чтобы не повториться. Но и то, и то интересно.
В чем такое повторение может выражаться?
Выбор фрагментов, в основном. Если художник до меня проиллюстрировал одну ситуацию, мне надо её избежать. Но она может быть ключевая, переломная и без неё никак. Тогда надо постараться сделать её по-своему.
Как вообще строится ваш творческий процесс?
Сначала пролистываю книгу: смотрю начало, середину, конец. Что-то ищу для себя, какие-то точки опоры. Что-то, за что можно зацепиться. Какие-то места для себя подчёркиваю в тексте. Картинку сначала придумываю, потом делаю набросок, потом опять думаю.
Так в голове это всё и крутится. В детали вникаю уже после, когда внимательно читаю текст. Но всё равно случаются ошибки. На этот случай существуют редакторы. Я в «Серебряных коньках» сделал мальчику коричневую куртку, а нужно было красную. Редактор заметил, а я нет – пришлось исправлять. Все-таки для детей делаю, а они очень требовательные читатели.
Чем предпочитаете рисовать?
Набросок делаю карандашами, потом работаю красками, прямо в макете. Работаю только акварелью либо карандашом. Ни гуашью, ни белилами не пользуюсь. Не знаю почему, но считаю, что белый цвет должна давать сама бумага, а не белила.
А где вы обычно рисуете? Дома или в мастерской?
Обычно в мастерской, недалеко от дома. Утром прихожу, вечером ухожу – полноценный рабочий день. Можно, конечно, прийти, завалиться на диван и ничего не делать. Никто же не контролирует. Но всё равно потом придётся отрабатывать, поэтому лучше сразу начинать. Для каждого проекта у меня свой день или несколько, стараюсь их не смешивать.
То есть, вам не сложно себя дисциплинировать?
Я привык. Каждый день приходишь, что-то делаешь, придумываешь.
Вы, получается, никогда не работали в организациях?
Нет.
Неужели ни одного дня?
Однажды не смог отказаться и несколько дней отработал в анимационной студии. Когда-то хотел и этим заниматься. Со мной заключили трудовой договор, и я официально отработал три дня. Ходил добросовестно. Всего несколько дней, но атмосферу работы по строгому графику успел прочувствовать.
Считается, что для художника полезно поработать в мультипликации. Так появляется понимание динамики.
А мне нравилась замедленность. Но вообще там больше режиссёр всем процессом заправляет, а хочется что-то своё воплотить. К выставке вот не успел, а вообще хотелось бы анимировать своего «Чиполино», хоть на несколько секунд. Просто для себя. Мультипликация – область очень интересная, вы правы. Жизнь одна, и нужно всё успеть.
К тому же, у меня есть семейная поддержка. Вы наверняка знаете мультфильмы «В синем море, в белой пене», «Ух ты, говорящая рыба!», «Кто расскажет небылицу?» Роберта Саакянца. Моя жена Анаит Гардян в Армении работала в его мультипликационной студии и меня тоже чему-то подучивала, а позже сама стала рисовать иллюстрации для книжек. Самая известная её работа – «Жили-были ёжики» Андрея Усачёва.
В одном из интервью вы говорили, что в процессе работы показываете свои рисунки сыну Артуру. Сейчас, когда он вырос, за кем решающее слово?
Все так же советуюсь с женой и сыном. Смотрю на их реакцию. Если они не улыбаются, рассматривая какого-то персонажа, который по моей задумке должен быть весёлым, значит, надо по-другому сделать.
Сын не собирается пойти по вашим стопам и стать художником?
Он пока не решил, а я не хочу на него давить.
Случается ли так, что у вас нет заказов на иллюстрации?
Нет. Если вдруг, не дай бог, случится настоящий кризис, такой, что совсем книги исчезнут, тогда, может, на портреты перейду или станковую графику. В 90-е, когда вообще плохо было с работой, я где-то два года рисовал акварельные пейзажи и в салоне их продавал. Но надеюсь, ничего ужасного не произойдёт. Мне нравится сейчас моя свобода, нравится делать что-то для души.
Сейчас вы работаете над сборником рассказов Зули Стадник «Сказки переулка Строителей». Главные герои – это дома, и их там много. Читать об этом весело и просто, а художник же с другой точки зрения смотрит. Ему приходится рисовать много домов. Вам, как видно, это не показалось скучным.
Вовсе нет. Наоборот. В этих домах своя атмосфера и очарование. Они же двухэтажные. Там это подчеркнуто даже. В Севастополе на улице Правды есть похожие, но я больше на домики из центральной России ориентировался. Главное – почувствовать атмосферу, которую они создают вокруг себя. Поэтику этих домов, тот мир, который в них угадывается. Это близко к поэзии.
Дома в книге это же, по сути, дети, а жильцы – эдакие люди «в футляре». То есть, там два пространства: бытовое и волшебное. Первое – мир людей, второе – домов. Дома летают в отпуск, играют в хоккей. Они живые, эмоциональные. У жильцов что-то интересное в жизни происходит, только когда два этих мира соприкасаются.
На самом деле, да. У домов чисто детское восприятие действительности. Я в детстве звонил другу в соседнюю квартиру и звал играть в космос. Мы сидели в комнате и представляли, как летим в космических кораблях. Для нас это всё было реально! Взрослым это, конечно, труднее почувствовать. Но возможно – ведь мы и сами были детьми. Надо только вспомнить.
Наталья Серкина
*Фото предоставлены Вадимом Челаком